Триумф Амфитриты

Никола Пуссен «Триумф Амфитриты» (1635) 
Холст, масло. 97 х 108 см 
Художественный музей Филадельфии, США 

Известно, что полотно Пуссена находилось в коллекции Екатерины Великой, и, очевидно, было выполнено художником для кардинала Ришелье. В связи с этим его содержание трактовали по-разному. 
В названии картины тоже есть разночтения: иногда ее называют «Рождением Венеры», хотя для этого нет никаких оснований. Прежде всего, в композиции присутствует Нептун/Посейдон, что совершенно невозможно для этого сюжета, также как невозможно изображение морских коней гиппокампов и разных морских божеств. Когда Венера появилась из морской пены, раковину, на которой она стояла, отнесли к берегу зефиры, а нимфы набросили на богиню одежды. Классическим примером такой композиции служит картина Боттичелли. Морские божества, дельфины, гиппокампы присутствуют при триумфах морских божеств, как, например, во фреске Рафаэля «Триумф Галатеи». Есть там и амуры, но их появление в такого рода композициях было почти обязательным. В картине Пуссена фигурка лежащего амура на первом плане почти повторяет такую же во фреске Рафаэля. 

Сюжетом для Пуссена, очевидно, послужила история о том, как Амфитрита, узнав, что Посейдон хочет взять ее в жены, испугалась, бежала на край света и укрылась в пещере Атланта. Там ее разыскал посланный Посейдоном дельфин и убедил вернуться. Художник представил Амфитриту невестой Посейдона: нереиды вздымают над ее головой, как триумфальную арку, алый велум, а маленькие амуры осыпают ее цветами. 

«Триумф Амфитриты» — одна из самых прекрасных и гармоничных композиций Пуссена. Именно к ней удивительно подходят слова замечательного художника и знатока живописи А. Бенуа: 
«Пуссен совмещал в себе и веру в таинства христианской церкви, и веру в мифологию древних. Для него все это были лучи одного, непостижимого умом света. Его религиозные сюжеты лишены аффектации и полны глубокого чувства. Перед иными его картинами нельзя говорить громко, точно боишься помешать тому возвышенному чувству, которое в них выразилось. Точно так же и его “мифологии” и даже эротические сюжеты не носят никогда легкомысленного и “пикантного” характера. <…> Его боги любят, играют, наслаждаются именно как боги, как подобало бы и людям любить, играть и наслаждаться. <…> 

Как понятно, что Пуссен предпочел всю свою жизнь (с 1624) провести в Риме, где он мог свободно окунаться в мечты о прошлом, о былом здоровье человечества. Этим волшебным ароматом здоровья пахнуло от развалин и раскопок и на Рафаэля. Но за 100 лет, что прожила Италия со смерти Рафаэля, культ античности успел захиреть, превратиться в тусклый педантизм или в легковесную школьность. Пуссен, сохранивший в Риме строгий ум и чистую душу — достояния своей родины Нормандии (родины Мопассана и Флобера), мог обратиться к древности с той же простотой, с тем же свежим энтузиазмом, с которыми к ней подошли Рафаэль и его школа. Пуссен чувствовал свою неразрывную связь с Римом, и даже небывало лестные приглашения Ришелье и Людовика XIII не могли побудить его остаться в Париже и принять участие в придворной суете. Он буквально “бежал” обратно в Рим и там лишь почувствовал себя снова ожившим. Пуссена при этом отнюдь нельзя назвать итальянским художником, несмотря даже на то, что к концу жизни он отчасти разучился правильно говорить и писать на родном языке. Это нельзя потому, что с Италией XVII века его связывают лишь самые внешние черты, весь же стиль его творчества, вся его душа, полная врожденного ритма и безусловно чистая, принадлежит Франции».