Борисов-Мусатов, Виктор (1870 — 1905)
Город Саратов хранит память об одном из самых поэтичных российских художников, стоявших у истоков живописи символизма — В. Борисове-Мусатове. Фасад маленького одноэтажного дома смотрел на густо заросшую лебедой площадь с солидным названием Плац-парад. А позади постройки был главный источник радости Виктора — сад с разнообразными фруктовыми деревьями и множеством цветов, за которыми он увлеченно ухаживал, недаром родные звали его садоводом. Любовь к цветам, к растениям сохранилась до конца жизни, воплотившись позже во многих произведениях. Рисовать он начал в шестилетнем возрасте. Отец, художника, человек мягкий и тихий, со вниманием отнесся к художественному творчеству мальчика и следил, чтобы у него всегда были карандаши и акварельные краски. Еще раньше, когда резвому, подвижному ребенку было лишь три года, он повредил спину, упав со скамейки. Ушиб повлек хронический воспалительный процесс в позвоночнике. Излечить его не удалось…
Майские цветы, В. Борисов-Мусатов 1894 г.
Осенью 1881 года Мусатов поступил во второй класс саратовского реального училища.
Полнокровная, чистая, ясная живопись Мусатова берет свое начало в детских и юношеских впечатлениях. В училище, Виктор вскоре стал лучшим рисовальщиком. Особенно здорово он чертил и раскрашивал географические карты. Учитель, Федор Андреевич Васильев, поощрял стремление мальчика к необычайной тщательности и аккуратности изображения. Осенью 1883 года в училище пришел только что окончивший Академию художеств Василий Васильевич Коновалов. В свои двадцать лет он обладал высокой культурой, обширными познаниями, завидной энергией. И вскоре, покорил сердца всей увлекавшейся искусством саратовской молодежи. Оценив с первого взгляда способности Виктора, стал заниматься с ним особо не только рисунком и живописью, но и расширением кругозора, снабжал книгами по искусству. Когда подростку исполнилось четырнадцать, Коновалов уговорил его родителей дать согласие на то, чтобы сын целиком посвятил себя живописи. Поскольку художественной школы в Саратове тогда еще не было, Коновалов взялся сам учить Виктора. Педагогом он был отличным, пройдя, в свое время, школу П.П.Чистякова. Вечерами Виктор занимался на квартире у Коновалова, где образовался своего рода художественный клуб. Рисовали гипсы, по воскресеньям и праздникам писали маслом. Спорили об искусстве, о роли художника в обществе, обсуждали прочитанные книги. Великую роль в развитии дарования Виктора сыграл Радищевский музей, открытый в Саратове внуком писателя, выдающимся пейзажистом А.П.Боголюбовым. Коллекции его картин могла позавидовать любая первоклассная галерея здесь были произведения Брюллова, А.Иванова, Репина, Поленова, малых голландцев, Ватто, Коро…
Водоём, В. Борисов-Мусатов, 1902
В 1890 году Мусатов перехал в Москву и постуил в Училище живописи, ваяния и зодчества.
Получив соответствующую подготовку, вскоре уезжает в Петербург и поступает вольнослушателем в Академию художеств, а также в частную мастерскую Чистякова. Знаменитый педагог был крайне требователен к рисунку с натуры, к колориту. Он учил не только рисовать, но и думать, решать сложные творческие задачи. И Мусатов работал увлеченно, с великим старанием. Позже признавался П.П.Чистякову: Вы первый заставили смотреть меня на искусство как на дело самое важное, как на дело, требующее самого серьезного и нравственного к себе отношения и самых больших жертв… Искусство такая штука, что всегда чувствуешь себя только учеником…. Кормона и Чистякова он считал своими главными учителями.
Осенний вечер. В.Борисов-Мусатов. Эскиз неосуществлённой фрески из цикла Времена года, 1905 г
Из-за болезни и неблагоприятного петербургского климата Мусатов оставил Академию и возобновил занятия в Москве. После летних месяцев в родном Саратове и путешествия по Кавказу, он направляется в Париж, чтобы восполнить пробелы в рисунке, которым владел еще слабо. Восполнить пробелы ему помог Фернан Кормон, прекрасный рисовальщик и опытный педагог. Штудируя натуру, прислушиваясь к советам наставника, Мусатов впитывал все, что отвечало его характеру и вкусам в творчестве мастеров прошлого и настоящего. Усердно изучая Лувр и другие музеи, обрел кумиров в лице Тинторетто и Веронезе — они волновали Мусатова как истинного колориста. А как поэта и мечтателя пленили одухотворенные, покоряющие прозрачностью и чистотой живописи картины Фра Беато Анжелико. Музыкальные ассоциации, а музыку Мусатов любил бесконечно, вызывали картины Ватто, сочетавшие поэзию чувств и настроений с непринужденной, свободной живописью, с блестящим, легким, ритмичным рисунком. Творчество Ватто пробудило в нем уже знакомое влечение к прошлому, овеянному очарованием и изяществом. Виктор мечтал об интенсивных, солнечных, чистых красках. Ибо лишь соединение безупречного рисунка с совершенной живописью позволяло воплотить мечты о прекрасном, гармоничном мире будущих произведений. Вот почему он ехал в Париж не только оттачивать графическое мастерство, но и увидеть работы кумира молодых художников, жаждавших грез, эмоций и поэзии Пьера Пюви де Шаванна. Его символы, а точнее — аллегории облечены в формы, полные сдержанного благородства, пластической ясности. Этот мастер оказал в свое время огромное влияние на М.Нестерова и Н.Рериха, не говоря уже о многих его соотечественниках. Он был признан лишь на склоне жизни, а лучшую свою работу закончил в год смерти. Панно и фрески Пюви де Шаванна стали для Мусатова эталоном совершенства. О жизни в Париже он писал: Мои художественные горизонты расширились, многое, о чем я мечтал, я увидел уже сделанным, таким образом я получил возможность грезить глубже, идти дальше в своих работах. Учеба в мастерской Кормона не прошла даром: рисунок стал уверенней, свободней, остро и выразительно передающим позы и движения человека.
Обратно в Саратов, Мусатов возвращался через Москву.
Теперь, много повидав, он смотрел на нее иными глазами: Красивый город удивительно. Даже в Европе таких нет. Но в целом, окружающая действительность, с ее резкими контрастами, а также провинциальный быт, давали все меньше поводов для вдохновения, и он все настойчивее стремится уйти от грязи и скуки, от чертова болота, от мещанских пересудов, гуляний и танцевальной музыки, доносящейся из Очкина сада. Выход нашелся в создании живописного мира, населенного полувымышленными, полуреальными героями, глубоко чувствующими, духовно утонченными.
За вышиванием, В. Борисов-Мусатов 1901 г.
В жаркие дни июля 1898 года Мусатов приступил к картине, в которой надеялся соединить идеальное с конкретным — мечту о гармоничном мире с восторгом перед совершенством природы, восхищением ее прелестью. В саду, на фоне подстриженных деревьев сидит девушка в белом платье оно было специально сшито матерью Мусатова по моде 1850-х годов. Прическу украшает роза, на шее мерцающее ожерелье, в ушах серьги, руки на коленях безвольно расслаблены, в правой сложенный веер. Погруженная в мечты барышня давно минувшей эпохи. Возле чайного столика фигура самого художника будто невзначай вписанная в угол полотна и частично срезанная его краем. Лицо словно изваяно, черты строги и четки, взгляд зорок. Это Автопортрет с сестрой. Именно таким картинам-панно Мусатов отныне отдает предпочтение. Потому-то отказывается от масляных красок в пользу темперных, которые лишены дополнительных эффектов, по фактуре близки фреске и гобелену и потому наиболее подходят для создания монументальных произведений. Мусатов обладал уникальным даром: постигший законы пленэрной живописи, способный запечатлеть сияние летнего дня, горячие блики и холодные тени, ослепительные лучи и прохладно-звонкие рефлексы, умел все это облечь в формы монументально-декоративные, в полотна лирико-романтического содержания. Много лет назад юноша нашел идеал красоты и поэзии в дворянском имении Слепцовке, расположенном в Сердобском уезде Саратовской губернии. Как внук крепостного, Мусатов знал, что в прошлом далеко не все было идиллией. Однако отбрасывал конкретное историческое содержание и мысленно погружался в аромат печальной поэзии, лирических грез, образов, возникающих в старинной усадьбе, заросшей акациями и сиренью, с красивым домом и верандой, увитой виноградными лозами, с длинными анфиладами молчаливых комнат, где, как в музее, стоит старинная мебель и висят портреты бывших владельцев. Время, которое отныне воспевает Мусатов вне конкретных границ и противоречий. Это, по его словам, просто красивая эпоха. Но костюмы этой эпохи открывают простор для любых живописных открытий, а грация медленных, плавных движений идеально отвечает ритму композиций, где нет места диссонансам и контрастам окружающей реальности.
Цветы. В. Борисов-Мусатов.
Один из самых плодотворных периодов в короткой жизни Мусатова — лето 1901 года.
К этому времени, художник многому научился не только у иностранных художников, но и у Н.Ге, В.Поленова, М.Нестерова, М.Врубеля и других соотечественников. Уровень мастерства теперь позволял решать любые творческие задачи. Он завершает «Весну», которая была начата еще несколько лет назад. Грустная тишина. Среди цветущих вишен, по непримятой траве и не тронутым дыханием ветра одуванчикам неслышно ступает печальная, словно призрак давно ушедших дней, девушка. Она загадочна еще и потому, что мы не видим ее лица, ее взора, устремленного в сторону старинного дома, освещенного прощальными лучами солнца. Наряд ее как бы включается в кружева зелени и нежных цветов, своими красками, узорами и складками вторя оттенкам прекрасной декорации.И грусть наша лишь возрастает оттого, что это видение исчезает… Да, оно скоро скроется за краем полотна. Такова магия этого холста, ее изумительной композиции. Расположение фигуры намного правее центра картины, тонко переданное ощущение ее движения, которому вторит ритм стволов, ветвей, стеблей, трав, направление складок платья, свисающих концов шали все неуловимо вторит этому движению и делает его необратимым.
Весна. В. Борисов-Мусатов.
В том же году Мусатов создает одно из самых совершенных своих произведений — «Гобелен» — живописную элегию, музыку в красках, ясную и прозрачную.
Обобщенные статичные пятна, размеренный ритм линий, форм рождают настроение печального угасания. Лица обеих девушек грустно-спокойные, движения плавные, медленные. Многочисленные оттенки сведены к серовато-розовым и перламутрово-сиреневым. Техника исполнения подобна вытканному блеклым шелком гобелену. Почувствовав, что возможности станковой картины ограничивают ту степень декоративной выразительности, к которой Мусатов так стремился, последующие большие работы он решает целиком по законам монументально-декоративной живописи. Таков Водоем. Как и всегда, проведена большая подготовительная работа этюды, наброски, эскизы… Героини полотна сестра и невеста художника. Это уже не мираж Гобелена, а чарующая элегия, поэтическое преломление прекрасной реальности. Линии горизонта изображать не понадобилось: гладь водоема не только стала изумительным фоном для двух мечтательных созданий, но и отразила синее в кружевах полуденных облаков небо, высокие деревья и приземистые кусты. Все разнообразие теплых и холодных красок дивного летнего дня слилось в чарующую мелодию стройную, светлую, возвышенную. Столь же гармоничны и плавные очертания обеих фигур; линии одной как бы повторяются или продолжаются в повороте головы, торса, рук другой, изгибах складок одежды, в округлых очертаниях пруда. Три стихии земля, вода, небо и в их окружении очаровательные создания, высшее творение природы. «Дама в голубом», «Призраки», «Прогулка при закате», «Девушка в ожерелье», «Реквием»… Все сильнее ощущалась тоска по прошлому, переходящая в скорбь по ушедшим.
Гобелен. В. Борисов-Мусатов, 1901 г.
Последние свои дни Мусатов провел в Тарусе, где создал пастель «Куст орешника», которому предшествовал ряд акварельных этюдов. Художник прожил всего тридцать пять лет, и был похоронен на высоком берегу Оки, на месте, которое он сам указал. Но остались его поэтичные и одухотворенные живописные элегии, чарующие музыкой линий, форм и красок.
При подготовке публикации были использованы материалы статьи »Живописные элегии Борисова-Мусатова» А. Алехина, М. 1992 г.
