Анри Матисс

«По морю, неспокойному, но беспримерно синему, корабль скользит, не раскачиваясь, не взлетая на волнах. Слева на горизонте несколько облаков, справа гористый испанский берег». Так, сказочно, на борту парохода Риджани 29 января 1912 года французский живописец Анри Матисс описывал в письме дочери Маргарите начало своего путешествия в Марокко. В Танжере, бывшем тогда центре французской колонии, ему предстояло провести немногим более полугода, с возвращением в Париж на позднюю весну и лето. Эти две поездки в Марокко, в начале и конце 1912 года, можно рассматривать как одно темпераментное путешествие, в результате которого были созданы такие шедевры зрелого декоративного стиля Матисса, как Марокканский триптих (ГМИИ), портрет Стоящего рифа (Марокканец в зеленой одежде) и Арабская кофейня (обе картины в Эрмитаже).

Пейзаж. 1905 г. А. Матисс.

К моменту приезда в Северную Африку Матиссу исполнилось сорок два года, и он уже считался лидером в авангардных кругах парижских художников.

Как правило, художники работали в заброшенных домах на Монмартрском холме или снимали дешевые меблированные комнаты на Монпарнасе. На деньги, заработанные к 1909 году от продажи своих полотен московским коллекционерам И.А.Морозову и С.И.Щукину, он приобрел дом с садом в парижском пригороде Исси-ле-Мулино. Там Матисс устроил большую мастерскую, предназначенную для создания живописных композиций в новой яркой манере, еще в 1905 году на выставке в Осеннем Салоне, названной одним из журналистов фовизмом (в переводе работать в манере диких зверей зоосада). Тогда выразительные пейзажи Средиземноморья, написанные открытым чистым цветом Матиссом и его друзьями Дереном, Марке, Камоэном, Вламинком, воспринимались как новое видение в живописи, поражая интенсивностью цветов и манерой письма. Однако, уже через несколько лет, пейзажи и портреты фовистов регулярно выставлялись на парижских выставках, а сам Матисс в эволюции своего стиля ушел далеко вперед к созданию обновленной гармонии цвета и линии в огромных настенных панно, призванных преобразить жилище человека новой технологической эры. И первым городом, в котором Матиссу предстояло реализовать свои монументальные замыслы, стала Москва.

Картины А. Матисса в доме С.И. Щукина в Москве. 1910-е г.

Для вестибюля и площадок парадной лестницы в особняке С. И. Щукина, Матисс написал два панно, вскоре приобретших мировую известность — «Танец и Музыка». В них господствуют огненные краски, а композиции, заполненные движущимися в стремительном танце или играющими на древних музыкальных инструментах обнаженными юношами, символизируют природные стихии огонь, землю, воздух. По замыслу Матисса, современный человек рядом с этой гармонией, созданной средствами искусства, мог отрешиться от стремительного бега машинной цивилизации и приобщиться вечным началам жизни. В понимании Матисса живописи воображаемой, преобразованной фантазией художника реальности, в этом процессе отводилась ведущая роль. Интенсивный, контрастный цвет фовистских полотен (панно) Матисса до 1910 года, был призван привлечь внимание зрителя, создать особую атмосферу гармонии и созерцания в декорированных ими помещениях.

Сергей Щукин был в поклонником декораций Матисса; ежегодно приезжая в Париж и неизменно посещая его ателье. Он находился целиком во власти последних монументальных замыслов художника, вступившего в то время в пору творческой зрелости. Следовали новые заказы, регулярно отбирались для московской коллекции только что снятые с мольберта полотна. Примеру Щукина последовал и Иван Морозов, превративший свой особняк в Москве в настоящий музей, открытый для публичных сеансов. Морозов также стремился создать у себя залы Матисса, в которых бы царил особый стилизованный мир природы.  Чтобы увидеть на листе свои большие живописные панно Танец и Музыка, принять участие в развеске других полотен, приобретенных С. Щукиным, а также решить для себя вопросы о новых монументальных циклах для щукинского домашнего музея, Матисс осенью 1911 года вместе со Щукиным приехал из Парижа через Петербург в Москву. Но здесь его ждали неожиданные художественные впечатления, существенно превосходившие цель приезда, встреча с русским средневековьем. Откровение пришло ко мне с Востока, скажет впоследствии художник.

Из кратковременной поездки в Москву, Матисс вернулся в Париж с новыми впечатлениями.

Среди них были живые воспоминания о парящих фигурах святых на стенах и сводах кремлевского Успенского собора, где конструктивную и эмоциональную роль играли их одеяния — прозрачные невесомые покровы, сотканные из волнообразно струящихся поверхностей чистого цвета; об особой роли линий и размеров фигур по отношению к формату доски на древних иконах с отзвуками письма Дионисия, которые он видел, посетив  коллекцию друга Щукина, И. Остроухова. Наконец, воображение художника не могли не поразить уникальные во всем мировом искусстве древнерусские иконостасы, заключавшие внутри чисто живописного ансамбля идею храма, строго конструктивной и пронизанной философским смыслом архитектуры; причем все это создано только с помощью линий, цвета и света. Для Матисса это было первым знакомством с византийским искусством в его особом древнерусском варианте, где решающая роль принадлежит чистому, сияющему и одновременно матовому цвету.

Интерьеры особняков Морозова и Щукина предоставляли Матиссу возможность двигаться по пути создания принципиально нового декора в станковой картине. Художник предполагал работать над созданием особой среды обитания средствами искусства, иначе творить вторую натуру, пронизанный светом цветной космос, параллельный и органичный по отношению к живой природе. Возможно, именно после московских видений, агрессивные полотна, написанные огненными фовистскими красками предшествующего периода, могли показаться Матиссу недостаточно гармоничными. Во всяком случае, он внезапно изменил свое первоначальное намерение провести зиму в Италии и отправился в Марокко, где свет, по рассказам его друзей художников, был более ярким, поглощающим предметы и фигуры, а природные краски чистыми и нежными.

Фрукты и бронза. А.Матисс, 1910 г.

Немалую роль в решении Матисса предпринять это путешествие сыграли также романы писателя-ориенталиста Пьера Лоти о Марокко. Они были полны живых и точных описаний атмосферы экзотического природного оазиса.Впоследствии, подводя итог своему марокканскому путешествию, Матисс сказал: Путешествия в Марокко помогли мне осуществить необходимый переход и позволили вновь обрести более тесную связь с природой, чего нельзя было бы достигнуть с помощью живой, но все же несколько ограниченной теории, какой стал фовизм. Переход был необходим, потому что Матисс почувствовал разрыв между естественным видением предмета и его анализом на холсте с помощью приемов фовизма. Необходимо было найти нечто объединяющее живую натуру и приемы ее изображения. Такой объединяющей субстанцией стал свет, увиденный Матиссом в Марокко и пронизывающий краски его танжерских полотен. Свет господствует в замечательном холсте Открытое окно с видом на бухту в Танжере. Кажется, что слепящее марокканское солнце, которое Матисс застал, приехав в Танжер во второй раз, в конце октября 1912 года, съело все очертания предметов, выжгло яркие краски прежних Матиссовых живописных панно. Нижняя часть полотна местами оставлена художником незакрашенной, так что виден оставленный, нанесенный художником масляной эмульсией рисунок. Краски сильно разбавлены, и пейзаж с видом на бухту на горизонте кажется чуть тронутым нежной акварелью. Масляные краски нанесены тонкими прозрачными слоями, сквозь которые просвечивает белизна холста, что в целом создает ощущение живого присутствия голубизны неба, синевы моря, свежести зелени и букетов фиолетовых и красных цветов, стоящих на подоконнике. Картина написана в комнате отеля Вилла де Франс, где Матисс останавливался в Танжере и откуда открывался прекрасный вид на медину (старый город) и окрестные пейзажи. Над этой дивной картиной живой природы господствует охристое марокканское солнце, пронизывающее собой все части композиции. Марокканские пейзажи Матисса, дышащие напоенным солнцем ароматом, быть может, высшие достижения художника, да и всей живописи XX века в трактовке живой природы.

На протяжении нескольких, проведенных в Марокко месяцев, Матисс также писал натюрморты с цветами и фруктами и портреты марокканцев.

В первый день по прибытии в Марокко, в последних числах января 1912 года, его встретил проливной дождь; ливень продолжался почти месяц, к полному отчаянию художника, прикованному к комнате отеля. Первыми написанными в Танжере полотнами стали натюрморты и среди них Корзина с апельсинами, спустя много лет приобретенный другом Матисса, великим испанцем Пабло Пикассо. Этот замечательный натюрморт с корзиной фруктов, как бы низвергающихся на сверкающую белизной скатерть с ярким восточным узором, не один десяток лет украшал личную коллекцию Пикассо и теперь находится в его музее в Париже. В натюрморте дают себя знать уроки еще одного великого мастера французской живописи начала XX века Поля Сезанна, бывшего кумиром и Матисса, и Пикассо. В Марокко Матисс обрел свой живописный рай творческий парадиз, в основе которого лежит удивительная светоносность колорита, и уподобил фигуры изображенных марокканцев цветкам и растениям. Флоральные, ботанизированные образы невольно возникают в сознании современного зрителя перед марокканскими полотнами Матисса.

Анемоны у окна. 1924 г. А.Матисс.

В волшебных по колориту пейзажах, написанных с натуры из окна комнаты отеля или в саду виллы семьи Брукс в Танжере; в праздной восточной неге растянувшихся на полу Арабской кофейни, как на райском лугу, марокканцев без лиц, целиком отдавшихся созерцанию золотых рыбок, плещущихся за прозрачными стенками древней по форме чаши, воплощена мечта о гармоничном космосе, высшей Радости Жизни. Вытянутые формы фигуры Мулатки Фатьмы, возникающей как видение из-за портьеры комнаты отеля в бирюзовом полупрозрачном одеянии с нежным цветочным узором, напоминают одновременно и оживший персонифицированный цветок на тонком зеленом стебле, и парящие образы древнерусских святых на стенах Успенского собора в Московском Кремле. А ступни ее ног в длинных желтых арабских сандалях, развернутые под углом к фронтально изображенной фигуре, кажутся заимствованными с древнеегипетских рельефов и росписей.

«Варварство означает для меня возвращение к молодости», сказал Матисс в 1936 году в беседе с художественным критиком Тернадом.

Сияние Марокко рождает под кистью Матисса цвет разной природы: нежно-лазоревый халат Фатьмы и изысканная зелень кафтана в портрете Марокканец в зеленой одежде скрадывают, дематериализуют плоть под покровами цветных одеяний. Сумма этих впечатлений и особенно опыт работы с натуры в Марокко каждый раз по-своему трансформировали способ передачи на холсте живой природы, подсказывая конкретное композиционное решение, а подчас и древнюю ассоциацию прототип. В Марокко, Матиссом были созданы подлинные шедевры и заложены основы позднейшего декоративного стиля живописи. Сам художник никогда не воплощал своей мечты о парадизе (цветном земном рае) с той силой непосредственности и чистоты, без примеси рефлексии, как в Марокко. Несомненно, однако, что в 1913 году, в период упоения машинным конструктивизмом грядущего компьютерного века, марокканский цикл Матисса не мог восприниматься с той острой, ностальгической силой, как сегодня. Возможно, в процессе изучения этого высшего этапа в творчестве французского мастера, придет новое постижение искусства Матисса, подобно тому, как он сам, в начале столетия, стал участником встречи рождающейся новой европейской культуры с обновляющими ее истоками древних восточных цивилизаций.

МАТИСС ОБ ИСКУССТВЕ:

• Я никогда не избегал влияний… Я посчитал бы это за малодушие и неискренность перед самим собой. Я думаю, что личность художника развивается и утверждается в сражениях… Если же он погибает в борьбе, то такова уж его судьба…
• Я стремлюсь к искусству, исполненному равновесия, чистоты; оно не должно беспокоить и смущать. Я хочу, чтобы усталый, измотанный, изнуренный человек, глядя на мою живопись, вкусил отдых и покой.
• Античная скульптура больше, чем что-либо другое, поможет вам воплотить полноту формы… В ней, к каждой части человеческого тела относятся одинаково. Отсюда единство и покой духа.
• У современных художников часто встречаешься с экспрессивностью изображения и очень тщательным исполнением некоторых частей тела в ущерб другим; это нарушает единство… и беспокоит разум.
• Передавайте округлости тела, как в скульптуре. Ищите их объем и наполненность. Для этого должно быть достаточно их контуров. Когда говорят о дыне, то пользуются двумя руками, чтобы передать жестом ее сферическую форму. Точно так же двух линий достаточно для передачи формы. Рисунок подобен выразительному жесту, но преимущество его в том, что он остается существовать.
• Рисунок — это скульптура, но его следует рассматривать близко, чтоб можно было схватить мысль, которую он несет; скульптор тоже должен ее передать, но куда более четко, потому что на его произведение смотрят с гораздо большего расстояния…
• Выразительность, по-моему, заключается не в страсти, вспыхивающей на лице или проявляющейся в неистовом, движении. Она во всем построении картины: место, занимаемое телами, окружающее их пространство, пропорции все здесь важно. Композиция есть искусство декоративного размещения различных элементов, которыми художник располагает для выражения своих чувств.
• В картине должна быть видна каждая деталь, и тогда эта деталь сыграет положенную ей роль, главную или второстепенную. Все, что не приносит пользы картине, тем самым уже вредно. Произведение предполагает гармонию целого, любая лишняя деталь займет в восприятии зрителя место другой, существенной детали.

При подготовке публикации были использованы материалы статьи
«Анри Матисс» М.Бессоновой, М. 1990 г.